вторник, 2 сентября 2008 г.

Что смешного?

«Нью-йоркский обзор книг» опубликовал прекрасные отзывы о двух книгах по истории и философии веселья: «Прервите меня, если услышите это: история и философия шуток» Джима Холта и «Вокруг смеха: юмор, сила и преступление в римской визуальной культуре» Джона Кларка. Обе книги были восприняты положительно.

Основная загадка в том, говорится в отзыве, что люди в любом обществе смеются (при этом издавая похожие звуки), но то, над чем мы все смеемся, сильно отличается между культурами и на протяжении истории, поэтому чрезвычайно сложно сказать, какова функция смеха.

Некоторые теории явно поддерживались, но ни одна из них не была всецело успешна в объяснении всего, что мы находим смешным и когда. Существует понятие смеха как проявление превосходства, при котором смех – это форма глумления, насмешки. Легко понять, как в эту категорию попадают расистские и сексистские шутки. Теория непоследовательности утверждает, что мы смеемся над случайными, или неожиданными, комбинациями. Это теория утешения Фрейда, как вы догадались. И, наконец, существует понятие смеха как механизм социального выживания для избежания неловких ситуаций.

Само собой, психологи также охватили эту область – в голову приходит работа Ричарда Уайзмена и его исследования самых популярных шуток в мире.

Моя любимая часть отзыва – когда Мэри Бирд, обозреватель, приводит (наверняка) уникальный пример из истории Древнего Рима, «где мы можем проследить в деталях историю смеха и почерпнуть кое-что из этого физического опыта».

«Весельчак, о котором идет речь», объясняет Бирд, «- это Дио Кассий, историк и римский сенатор. Во время правления императора Комода (180-192 н.э.), ужасного сына Марка Аурелия, Дио посещал игры в Колизее, где (почти как в сценах фильма «Гладиатор») выступал сам император. Он победил немало зверей (что было относительно безопасно, с тех пор как особенно свирепых представляли ему в сетях) и поистине преуспел в отрубании голов. Дио сидел с другими сенаторами в первом ряду и записывал свидетельства очевидца того, что происходило дальше:

«Он подошел туда, где мы сидели, неся голову в своей левой руке и окровавленный меч в правой. Он не говорил ни слова, качая своей головой с усмешкой, говорящей, что с нами он бы поступил так же. И многие на самом деле незамедлительно погибли бы под этим мечем за смех над ним (за то, что это был больше смех, чем возмущение, переполнявшее нас), если бы я не жевал лавровые листья из своего венка и не уговорил остальных, сидящих возле меня, делать то же самое – так, в равномерном движении наших челюстей, мы могли скрыть тот факт, что мы смеялись.»

Эта история охватывает интригующий аспект юмора – что смех просто одолевает тебя, когда знаешь, что смеяться нельзя. В таких ситуациях, в кабинете директора или в офисе начальника, наглые ученики или рассеянные служащие могут обнаружить, что их смех переходит безудержное веселье именно в тот момент, когда их лица должны выражать угрюмое раздумье. Я согласен с Бирд, что есть что-то даже трогательное в римском сенаторе, который переживает такое узнаваемое чувство, сидя перед императором, обнаруживая в таких условиях, как широта человеческого опыта простирается через тысячелетия.
источник
первоисточник

Комментариев нет: